ИНДЕЙЦЫ И ШКОЛЬНИКИ

Иногда это случается. Окончательно переключаешься на старые книги, так как в новых устаешь от хаоса слов, сваленных в хаос предложений, где нет ни жизни, ни любви. А потом случайно встречаешь вот это. Это - настоящее и живое. Здесь любят и умирают. Этому веришь. Это про меня и про мою большую страну. И жалеешь только об одном, что книга кончается. Огромное и искреннее спасибо автору за прекрасную русскую литературу. Михаил

Когда пару лет назад я читала эту книгу, одну из трех книг Дмитрия Конаныхина, случайно доставшихся мне в электронных текстах задолго до официального представления читательской аудитории, мне казалось, что со мной происходит что-то удивительное и почти невозможное. Помните, как вы читали книги в детстве? Как вы радовались и страдали вместе с героями, участвовали в погонях и убегали от врагов, охотились с индейцами, летали с Друдом или плавали с капитаном Немо? Как я тогда считала странички и с грустью убеждалась, что их остается все меньше и меньше, что скоро закончится книжка и больше я никогда не прочту ее впервые. Так вот "Индейцев и школьников" я в свои тридцать с лишним читала как тогда, как в детстве. И так же считала страницы. Мы привыкли к тому, что взрослые сейчас читают новости и аналитику, профессиональную литературу, модные новинки, независимо от того, нравятся они нам в действительности или нет. Мы привыкли читать для собственного развития, читать умом, но не сердцем, прикладывая к этому усилие и часто оставаясь после прочтения с ощущением обмана и недоумения. Мы привыкли продираться через наукообразные тексты, перегруженные терминологией, прочитывать сто слов о том, что следовало описать десятью. Мы привыкли к литературной жвачке. Именно поэтому "Индейцы и школьники" производят действие открытого в сад окна, когда вы сидите в душной комнате. Здесь есть история героев, рассказанная очевидцем и участником, а не сторонним наблюдателем, препарирующим реальность. История, рассказанная русским языком, настоящими живыми словами. История кричащая и плачущая, хохочущая и поющая. И танцующая, танцующая, летящая история. История наших родителей и наша. Во всяком, случае она могла бы быть нашей. Жаль, что я не смогу снова прочесть ее в первый раз.