История склонилась перед ними...

КОПАЯСЬ В СЕБЕ Всё началось ещё до моего рождения. Родители не хотели меня, вытравливали какими-то таблетками, но я всё равно появился на свет вопреки их воле. Это появление ознаменовало собою две вещи. Первую - мою гиперчувственность и возбудимость и вторую врождённый страх смерти. Всё детство я стыдился их и пытался бороться с ними. возбудимость была настолько сильной, что я был уверен, что все видят мой "стыд". Со страхом смерти было гораздо сложнее. К инстинктивным, смутным, неясным предчувствиям в четыре года добавились вполне реальные внешние - меня стали пороть - часто и разнообразно. Каждый удар воспринимался как маленькая смерть. Ты умираешь с ним и возрождаешься для новых. Это был стресс, шок, который мобилизовал все защитные силы организма. Неожиданно для самого себя (вот она реальная работа подсознания!)я стал внушать себе, что удары не страшны, что умереть от них нельзя, более того можно их терпеть. Не сразу, почти через три года внушил. Более того - я стал даже испытывать некоторую благодарность к маме и бабушке за их наказания. Ведь, именно порка, сделала меня в своих глазах бесстрашным героем. Не надо, наверное, долго объяснять, как важно для ребёнка это. Каково же было моё удивление, когда в пятом классе, в учебнике "Древней истории" я вычитал про спартанцев, что они точно так же - поркой воспитывали в своих мальчишках мужество и бесстрашие. Были у них кроме этого - болевого закаливания - ещё два: тепловое и нравственное. Они приучали мальчишек всегда и везде, не смотря на погоду ходить голыми и быть сдержанными в речи поступках. Эта спартанская система закаливания потрясла меня своей истинностью, а главное близостью ко мне, к моему внутреннему миру. Он и стал формироваться и развиваться под воздействием спартанских идеалов. Когда пришла пора знакомиться с девочками я не видел других, кроме моих спартанских. Было ещё одно обстоятельство. Я был патологически застенчив. Краснел и мычал при любом разговоре с девочками. Причина всё тот же мой стыд за удика, и примешивающейся к нему страх, что узнают про мой безграничный, бескрайний мир фантазий и представлений, наработанный годами укрощения того же удика. Выход нашелся в виде фотографирования. Я фотографировал понравившихся мне девочек. Печатал и дарил им фотографии. В то, да и, подозреваю, в сегодняшнее время, понравившиеся девочки были в секциях спортивной и художественной гимнастке. Там я и стал жить. Но как всегда бывает с чувством - ослепительно яркое вначале - оно со временем тускнеет, а то и совсем исчезает. Меня стало раздражать и даже оскорблять, что девочки были все одетыми - в купальниках, а назывались "гимнастками" - что в переводе с греческого "обнажёнными". Так появились сначала мои теории воспитания спартанского девочки, а потом фотографии обнажённых гимнасток во время занятий и в перерывах после них. В то, как сейчас принято говорить "застойное" время все помогали мне и тренеры и родители. Это сегодня нет абсолютно воспитания гимнофильского женского тела, облагораживающей, очеловечивающей миссии гордой женской тренированной, загорелой наготы. Тогда оно было не только у меня, но и в романах Ивана Ефремова. Я отправился к нему на улицу Губкина, мы познакомились. Я ему выложил свои спартанские разработки и фотографии. Я, кстати, остался в его "ТАИС АФИНСКОЙ" в образе скульптора Лисиппа, с моим яростным гимнофильством, а мой женский идеал, в образе спартанки Эгосихоры. Но внутри у меня сидел вопрос. Почему, то, что я считаю истинным и настоящим для других просто не существует? Помог опять случай. Я поступил на факультет журналистики как Всесоюзный фотовундеркинд, русского языка не знал, писать не мог. Бесконечно пересдавал синтаксис и грамматику. На одной из пересдач и познакомился с Ильёй Владимировичем Толстым - правнуком "великого старца" (он преподавал у нас синтаксис). Слово за слово - нашлись и линии пересечения и общие точки. Илья Владимирович познакомил меня с другими Толстыми. В частности, с внуком - Сергеем Михайловичем Толстым. Я тогда увлекался толстовской теорией самоанализа - объяснением смысла прожитых дней. Сергей Михайлович говорил,что дед его был дилетантом, и надо, если и заниматься человеческой психикой - то серьёзно. Что я и сделал. Занимался психодрамой, гештальттерапией, сексологией-мужской и женской. Потом с двумя коллегами организовал первое в России товарищество психоаналитиков "Семейный психоаналитик". С тех пор веду практику. Вопрос - зачем мне всё это нужно. Я сам не раз задавал его себе и всегда отвечал однозначно. По двум причинам. С одной, и, может быть, главной, сценарий моей жизни - СПАСАТЕЛЬ. Наслаиваясь на мою сильную энергетику, диагностические способности я могу, действительно помочь людям. С другой - я всегда стремился разбираться в себе и разбираюсь до сих пор.